5 декабря 2012 года в Москве, в Центральном Доме литеараторов, состоялся юбилейный памятный вечер, посвященный 80-летию со дня рождения поэта Юрия Влодова и презентации его новой книги "Люди и боги".

Вечер вела вдова поэта Людмила Осокина. Помогала ей друг Юрия Влодова Антонина Ростова.

---

Людмила Осокина

(поднимаясь из-за стола и вставая у стойки с микрофоном).

Юбилейный памятный вечер, посвященный 80-летию со дня рождения поэта Юрия Влодова и презентации его книги «Люди и боги» объявляю открытым.
Аплодисменты.
Людмила Осокина (садится за стол и начинает говорить в настольный микрофон).
Что я хочу сказать? Весь этот год вот до этой даты я проводила большую работу, связанную с пропагандой творчества Влодова. Спасением и пропагандой, публикациями и всеми такими делами.
Хочу сказать, что дело это довольно сложное. Основной итог моей работы – это книга «Люди и боги», главная книга Юрия Влодова, которая вышла в издательстве «Время». Она вышла в августе этого года. Договор мы заключили в апреле, вот, за 4 месяца она вышла.
Потом, я сделала ряд публикаций. В основном, публикации получились в сетевых изданиях, потому что в бумажные, в толстые журналы, совершенно невозможно пробиться.
Сделано большое количество… причем, я делала большие подборки, Слава Богу, Сеть не ограничивает так уж, как бумага, размеры подборок. Я сделала у Юрия Кувалдина, начиная с 4-го номера, публикации и вот по 12-й номер. Там, из номера в номер шли его большие подборки вместе с различными дополнительными материалами: со статьями о нем, воспоминаниями и прочее.
Допустим, в 4-м номере была военная подборка и статья Равиля Бухараева о нем, в 5-м – подборка «Литературные портреты» и эссе Бориса Кочерги, ну и так далее… А сейчас вот шла книга «Люди и боги», начиная с сентября.
Также в «Зарубежных задворках», это в Германии, тоже сетевое издание, удалось сделать ряд публикаций. Также в журнале Союза писателей Москвы «Кольцо А» вышла пара подборок еще весной. Ну, еще в журнале Степанова «Зинзивер» вышла подборка «Неизданный Влодов», там новые стихи опубликованы. Но я, правда, не знаю, есть ли он в бумажном исполнении, потому что я его нигде на бумаге не нашла.
Голос из зала. «Новая газета»!
Людмила Осокина. А «Новая газета» – это было давно. «Новая газета» – это в 2005 году была там статья, интервью с Влодовым и подборка, в частности, но это было в 2005 году. Сейчас пока ничего.
После выхода книги тоже пришлось поработать. Поскольку выход книги…многие думают, что на этом все заканчивается (смеётся), наивно так считать, потому что с этого только все и начинается. Вот, в августе, 6-го августа она вышла, и я работаю над ней, как проклятая! Организую рецензии там всякие, отзывы…Всё это мы отсылаем на сайт издательства «Время»…То есть, колоссальная ведется работа.
В августе вышла рецензия в НГ Ex Libris, которую мне пришлось писать самой, в сентябре – в «ЛГ»-рейтинг в «Литературной газете» поставили эту книгу. Потом в журнале «Дети Ра», у Степанова, вышла другая моя рецензия, потом еще одна рецензия Дмитрия Артиса. Памятные статьи также….
Кстати…Здесь же получается два важных момента: что вышла книга, мне по книге пришлось работать, и собственно юбилей. К юбилею пришлось делать памятные статьи. Юбилей, кстати, завтра. Просто нам сегодня дали вечер, потому что завтра будут там какие-то мероприятия от Союза писателей. Поэтому…
Сейчас, что меня порадовало? Вчера, в «Московском комсомольце», вышла небольшая заметка Натальи Дардыкиной, в которой она, кстати, дала объявление насчет этого вечера. И некоторые люди пришли именно по этому объявлению. И я очень благодарна Наталье Александровне, что она сделала такую потрясающую заметку, с такой любовью, с таким участием всё это написала.
Ну, дело в том, что Влодов, так сказать, был причастен к «Московскому комсомольцу»
(обращаясь к Антонине Ростовой) я бы хотела, чтобы Тоня ее прочитала. Да нет, все не надо. Вот здесь, где он в «МК». «Хорошо помню Влодова в 70-е годы…»
Антонина Ростова. Ну, это я и сама могу рассказать. Да, самое удивительное, да…
Людмила Осокина. Это Антонина Ростова. Я не представила.
Голос из зала. Девушки, представьтесь!
Людмила Осокина. Кстати, меня зовут Людмила Осокина, я – вдова поэта Юрия Влодова. Это – Антонина Ростова – давний друг Юрия Влодова, т.е., всю жизнь они общались. Так что…
Антонина Ростова. Всю жизнь.
Людмила Осокина. До последнего момента.
Антонина Ростова (выходя к микрофону). Познакомились мы с ним, на самом-то деле, в «МК». Да, так случилось. Я еще была, по-моему, студенткой 3-го курса. Пришла в «Комсомолец» и мы с ним оказались в одном отделе. Он просто там сидел, значит, редактировал чьи-то стихи. Он вел «Турнир поэтов», если не ошибаюсь, поскольку помимо меня, естественно, и Александра Аронова, всем известного, никто стихов там не писал. Но я, сами понимаете, как это…калякала-малякала там (смеется)…
Голос из зала. Когда это было?
Антонина Ростова. Ну, это, понимаете, в 73-м, что ли, году…или в 75-м… Вот. И вот они каждое утро начинали с того, что…а у Аронова был маленький такой кабинетик, и значит, любили читать стихи, ну ходили, когда читали стихи. Кабинетик крошечный, а они, значит, наперегонки. Каждое утро мне читали эти стихи. Изумленно сегодня читаю, об этом помнит и Дардыкина как раз. Мы же все тогда в одно время работали. Еще при Гущине. Гусев да, пришел позднее. И как раз Дардыкина и пишет об этом, я смотрю, в «Комсомольце» нынешнем..
(смотрит в газету, пытаясь найти нужный фрагмент текста).
Людмила Осокина (обращаясь к Антонине). Что, потеряла?
Антонина Ростова. Я смотрю, просто этот кусочек текста… Вот он, по-моему, даже… Ну да, чуть раньше… Хотя, в 70-е…
Людмила Осокина. Ну и в 60-е…просто он там периодически, так сказать, появлялся и исчезал…
Антонина Ростова. Значит, отрывок из заметки в «МК» (читает). «Хорошо помню Влодова. В 70-е годы к нам, в «МК», можно было прийти без приглашения и без пропуска…».
Анна Гедымин (из зала). Нет.
Антонина Ростова и Людмила Осокина (одновременно). Это в те годы, в те годы…
Антонина Ростова. Пропуска там, на первом этаже требовали. Возможно, самое начало 70-х, когда этот «Комсомолец» мог быть еще на Чистых прудах. Или где-то… Я думаю об этом. И вот там, у них, было больше демократии… На 905-го года этого нет. Там было всё строго. Ну да ладно, значит (продолжает читать далее по тексту) «..Пишешь ли статьи, сочиняешь ли стихи – заходи! Слушатели и спорщики найдутся. Влодов приходил нечасто».
Антонина Ростова (от себя). Ну, вот видишь, тогда он приходил нечасто. Видимо, самое начало 70-х, потому что уже в 75-м он каждое утро… я не знаю, может, даже и ночевал там, на подшивках, порой так случалось…
Людмила Осокина смеется.
Антонина Ростова. Ну а что? Он всегда страдал бездомьем. Страдал…И так не считал. Вот, значит (продолжает читать) «…Приходил нечасто. Невысокий, худенький, весь погруженный в себя. И сразу шел к громозвучному Саше Аронову, всезнающему и одухотворенному поэту. Признаться, мы относились к Юре с каким-то родственным участием. В 90-е годы при Павле Гусеве, Влодов был некоторое время сотрудником «МК», вел незабываемый «Турнир поэтов».
Антонина Ростова. Ну вот, пожалуй, и всё тут про «Комсомолец». Больше здесь про «Комсомолец» нет. А дальше уже кусочек, может, мы, когда будем говорить о творчестве, можно будет тогда прочитать?
Людмила Осокина. А..да, да. Ну, тогда… (показывая на какой-то сверток, лежащий около стола) ты же хотела…
Антонина Ростова. Ты хочешь сразу?
Людмила Осокина. Нет, сразу не надо.
Антонина Ростова. Ладно, чуть попозже тогда.
Садится на свое место за столом.
Людмила Осокина. Так, вот, что я хочу сказать? С чем я столкнулась, когда занималась продвижением его публикаций, рецензий, статей?.. Честно говоря, ситуация страшная в этом деле.
Влодов сам не хотел заниматься продвижением своего творчества. И он говорил: «Ну, там после меня как-нибудь разберутся! Всё издадут. После смерти, короче разберутся».
Я была такая наивная и тоже в это верила, что да, с таким прекрасным творчеством, конечно, да, куда оно денется, все рады будут им заниматься. И всё такое. Это сейчас не получается, потому что он не хочет. Сам, по каким-то причинам. И мы потеряли очень много времени из-за этого.
Потом я стала сама заниматься, поскольку он никак не хотел, а все-таки надо было уже что-то делать.
И получилась такая ситуация.
Я вот долгое время ходила на «Илья-премию», есть такая премия молодежная, Ирина Медведева ей занимается. И Николай Тюрин. У них сын умер, Илья Тюрин. И они организовали молодежную премию типа «Дебюта». Сначала была «Илья-премия», а потом, кажется, появился «Дебют».
Мы туда ходили, и Влодов туда ходил. Мы являлись друзьями Дома Ильи.
И там, значит, молодые. Они их выискивали, в основном, провинции. И получается, что, значит? Если молодой автор становится лауреатом, ему издают книгу и делают публикации в альманахе «Илья». Книгу молодому человеку, который не достиг еще и 25-ти лет! В твердой обложке, вот.
Мы ходили, и мне было как-то не по себе. Я думала: как такое может быть? Молодые, которые еще ничего практически не написали, у них уже книги есть, а вот, допустим, большой поэт, огромный, в таком возрасте, не имеет ни одной книги вообще! Было настолько неприятно и обидно, что я даже не знала, как свою обиду высказать.
И как ни странно, такая ситуация у нас сейчас сложилась со стариками в принципе…с людьми, которые что-то написали…Слово «старики» здесь не совсем подходит, с людьми, с авторами, которые что-то создали там в 40, в 50 лет…
И они никому не нужны…Ими никто не занимается…
И вот эта вакханалия премиальная, когда все, значит, помогают молодым, которым, может быть, помогать вовсе и не нужно в столь раннем возрасте, потому что эта помощь получается как медвежья услуга. Ведь молодой человек, который попадет в эту премиальную вакханалию, он начинает ходить потом по всем этим тусовкам и в итоге перестает писать. Это пагубно сказывается на его дальнейшей творческой судьбе.
Мне думается, что то, что пишут сейчас молодые, вообще не заслуживает каких-либо наград. Что бы не написал автор в таком возрасте, оно, в принципе, легковесно. Это не более чем проба пера, и так и нужно к этому относиться. Я думаю, что, надо начинать давать какие-то премии не раньше, чем после 35-ти лет, это как минимум. А не вот так, как у нас это сейчас делается.
И вообще, нет государственной программы, системы, которая бы занималась людьми в возрасте, либо посмертными делами ушедших авторов. Никто не занимается. Люди умирают, мало того, что при жизни у них ничего не было, а после смерти их вообще забывают.
Я, допустим, пыталась пробить публикации Влодова в каких-то журналах. Говорят: мы мертвых не даем. Вы понимаете, какая у нас ситуация? Живого не давали и мертвого не дают? И куда деваться?
Книги, значит, издаются тоже…не издают вот так просто… потому что, как они будут раскупаться, если автор малоизвестен? Хоть он и хороший автор? Его же надо сначала отпропагандировать в какой-либо периодической печати, а потом уже издавать книги.
Вы понимаете, вот абсолютная безысходность! И нет никакой программы, ничего.
Вообще, над этим вопросом стоит задуматься. Потому что все мы здесь пишущие, все мы, как говориться, смертны…и даже дело не в возрасте… в любом возрасте человек, извиняюсь, может умереть. И все, им написанное, может погибнуть. Очень страшная ситуация. И я даже не знаю, что сказать.
Я вот неимоверными усилиями всё это делаю. Я пришла к этому вечеру на последнем, можно сказать, издыхании. Это очень все тяжко, всё, что мне пришлось делать.
И конечно, этим вопросом надо озаботиться, я даже не знаю, на частном ли, на государственном ли уровне, но делать что-то надо.
Вот такая ситуация, очень грустная, невеселая сложилась. Ну хорошо, вот я такая. А ведь не все же вот так могут, даже в самых безнадежных, казалось бы, ситуациях продолжать что-то делать, что-то двигать, что-то там…
Так что вопрос очень серьезный и есть над чем задуматься. Хотя бы какие-то авторские архивы как-то должны сохраняться. Даже у союзов нет такой программы, у союзов писателей, я имею ввиду…что бы вот занимались…Вот такие дела.
Ну, значит, поскольку заявлена презентация книги «Люди и боги», я почитаю некоторое количество стихов из этой книги.
Людмила Осокина выходит к микрофону и начинает читать стихи Юрия Влодова из книги «Люди и боги». Она читает сначала стих. «Явился Бог средь бела дня...», затем «В глуши веков, какой-то бог…», далее «В порыве человечьей простоты…», потом «Два близнеца – Господь и Сатана…», «Поставили Богу дурманный поднос…».
Закончив последнее, подходит к столу и садится на свое место.
Людмила Осокина. Это старые «Люди и боги».

Передает микрофон Антонине Ростовой.
Антонина Ростова (беря микрофон и вставая с ним у стола).
Ну, я не буду слишком задерживать внимание. Но прочитаю одно из тех стихотворений, которое было написано при мне, когда мы работали в «Комсомольце»…И вот они бегали, бегали с Ароновым по кабинетику, значит…(читает).
«Иуда, горяч и смугл,
Шагал из угла в угол,
Шагал из угла в угол,
Терзал запотелый ус!»
Останавливается, задумавшись, видимо, забыв.

Людмила Осокина. «А мысль долбила по нервам!»

Антонина Ростова.

«А мысль долбила по нервам!
Успеть бы предать первым!
Суметь бы предать первым!
Пока не предал Исус!».

Антонина Ростова. Ну и попробую еще одно стихотворение. Я как раз вспомнила, это было начало 90-х. И вот, Аня тоже, ваши книжки тогда выходили. Я тогда работала в журнале «Клуб». И мне удалось издать там, знаете, из вкладышей, да, маленькие книжечки делались по принципу как «Полиграфия» журнал издавал. И там вышла, значит, книжка Влодова тогда. Это была его собственно самая первая книга, которой он действительно дорожил, ценил, и в которой удалось вставить именно те стихи, которые он именно сам хотел. Назвал он эту книгу, я именно это стихотворение хочу прочесть, «Российская речь» (смотрит в книгу Влодова «На семи холмах», пытаясь там найти нужное стихотворение). Да, вот это стихотворение. Я сейчас как раз и прочитаю.

Читает стих "Российская речь"

Антонина Ростова. Ну, может быть, пока и достаточно.
Голос из зала. В то время какая была идеологическая реакция на эти стихи?
Антонина Ростова. Это было начало 90-х, 90-й или 91-й год…
Голос из зала. 70-е, Вы упоминали…
Антонина Ростова. Ну, 70-е, ну, дело в том, что в 70-е его практически нигде не печатали, он и сам-то, как Люда уже говорила, особо не стремился. Ну, это Люда даже лучше скажет. Потому что, вот потом возможно, она даже песню споет.
Людмила Осокина. А что Вы имеете ввиду?
Антонина Ростова. Ну, он видно имеет ввиду политические какие-то взгляды.
Голос из зала. Те люди, общественность политическая, которая вокруг него была, как-то реагировали на это? Или только замалчивали и не публиковали?
Людмила Осокина. Ну, вот в последнем номере…

В зал входят Юрий Кувалдин и Маргарита Прошина.

Людмила Осокина (глядя на них). Вот сейчас пришел Юрий Кувалдин с Маргаритой Прошиной, который публиковал в «Нашей улице» эти подборки большие к юбилею.
Там есть моя статья «Невидимый гений». Как раз о Влодове я пишу.
Во-первых, он считался поэтом-диссидентом. Вот эта его строчка: « Прошла зима. Настало лето. Спасибо партии за это!», это из известного. И он был… ну как сказать, там я как раз анализирую эту ситуацию, почему с ним такое происходило, почему его не замечали. Там я привожу высказывание Евгения Лесина: «Его творчество раздирали на цитаты, а имя старались не упоминать».
И Тимур Зульфикаров пишет в своем эссе к этой книге: «Быть может, он великий, безвестный, катакомбный поэт!..». В чем здесь, собственно, дело? Дело в том, что собственно творчество у него довольно лояльное. У него есть военная книга, книга стихов о войне, поскольку у него, так сказать, было военное детство. И он написал прекрасные военные стихи. И мог бы с ними куда-то выйти, но не удалось. Потому что существовала такая государственная политика, была определенная «обойма» поэтов-фронтовиков, туда уже просто так не войдешь, посторонних туда не допускали. Проверенные люди были, нужна была соответствующая биография, а не только стихи. А биография у него была подпорченная. И вот это всё рушило его литературную карьеру. Так вот.
У него была прекрасная историческая книга, на историческую тематику, тоже, в-общем –то, стихи проходные. Впоследствии, «Люди и боги», с одной стороны – проходные, с другой, конечно, не особо это все проходное.
Дело в том, что он был на заметке у соответствующих органов и естественно, что они не давали ему зеленый путь. Всё время вот так вот замалчивали. Так что сложилась вот такая ситуация. Но он пользовался славой гениального поэта, как я там пишу, в узких кругах московской литературной богемы. Это было. Его признавали буквально все пишущие, и тут не было другого мнения, кроме того, что он большой поэт, и все гонялись за его стихами.
Я вот вспоминаю один эпизод. Еще до знакомства личного с ним (это был где-то 1982-й год), я ходила на литературную студию «Чистые пруды», к Людмиле Суровой. Вот, я прочитала там свои стихи и она меня потом пригласила к себе домой. И всё время вот я слышала: Влодов, Влодов… И не могла понять, что там за дела. Я говорю: вот, Влодов, вы можете что-то про него сказать. «Ой, нет, он страшный человек, лучше про него не упоминать». Я говорю: а стихи можно? Я вот одну его строчку слышала: «Я думаю, Исус писал стихи…» и мне бы хотелось знать продолжение. «Нет, – говорит Сурова,– у него страшные стихи, лучше не надо, у вас психика сейчас немного нестабильная, не надо, Вам будет еще хуже. Нет, это страшный человек, это мой враг номер один в Москве и области». Я была так заинтригована (этими словами). Вдруг из соседней комнаты выходит молодой человек и говорит: «У Вас нет ли еще рукописей Влодова, мне очень хочется почитать». Она, значит, достает откуда-то рукопись и отдает ему. Тот таинственно исчезает. Это меня сразило.
А когда я сама заполучила Влодова в свои руки, привезла его домой после студии, то первое, что я спросила: как продолжение стихотворения «Я думаю, Иисус писал стихи. Это единственное что мне хотелось(на тот момент) знать. Я вот по одной строчке поняла, что это большой поэт, вот каким-то чудесным образом, и больше ничего не надо было.
Антонина Ростова. Ну, тогда прочитай сейчас это стихотворение.
Людмила Осокина (начинает читать, вставая из-за стола).«Я думаю, Исус писал стихи….»
Затем читает это же стихотворение в более быстром темпе. Далее продолжает уже читать другие стихи Влодова: «Как любила Христа Магдалина!...», «Гремучей змеей изогнулся Исус…», «Ной поджался…».
Закончив читать, проходит и садится за стол.
Людмила Осокина. Ну вот, это были первые стихи, которые я услышала от Влодова.
Голос из зала. Вообще, вот, вполне идеологически выдержанные стихи.
Людмила Осокина смеется.
Голос из зала. Здесь какие-то черты личного характера?
Анна Гедымин с места пытается что-то сказать.
Антонина Ростова. Анечка, Анечка, выйди сюда и скажи…
Людмила Осокина. (Антонине). Сейчас, погоди, всё по порядку. (в зал) Так, ну я немножко представила книгу «Люди и боги». Теперь я хочу пригласить для выступления Анну Гедымин.
Хронометраж 34.22.

Анна Гедымин. Я сейчас слушаю и мне хочется продолжить разговор, который начался без меня.
Во-первых, я хочу сказать, что перед вами сидит человек, то есть, Людмила Осокина, которая совершает действительно величайший подвиг, потому что, то, что она делает, то, что она совершает, это совершенно невероятно. Она преодолевает страшные какие-то препятствия и действительно служит творчеству Юрия влодова почти религиозно. Это большой подвиг и спасибо ей за это! Это первое.
Второе. Всё-таки несправедливо говорить о Юрии Влодове как о поэте неизвестном. Он, конечно же, известен и не только в столичной богеме, он широко известен именно по всей стране. И в свое время я имела возможность это узнать.
Когда я была в Сибири, на Урале и т.д., обязательно оказываются люди, которые знают его творчество. Одни могут знать какие-то стихи, другие – просто имя. Но, тем не менее, легенда вот эта, сопутствующая поэту и делающая ему известность, существует. Она может больше проявляться в какой-то момент, может меньше…
В конце 70-х, когда я, собственно, пришла в «Московский комсомолец», и там был никакой и не Гусев тогда, а Гущин, и даже еще один главный, которого путали с его собственным шофером, в пользу шофера, конечно.
(смех в зале). Вот. Забавно. И в те времена это была колоссальная слава, то есть, совершенно феноменальная…
Ну, мне это было…Я такой была цыпленок из инженерной семьи… Мне это всё было неблизко, странно, но, тем не менее…Я видела, как Влодов мог унижать какого-то солидного, степенного вида людей, их прогонять, на них кричать, а потом они звонили мне и говорили: «Вы не могли бы попросить у Юрия Александровича, чтобы он нас простил?». В-общем, это было само по себе что-то!
Вообще, сама по себе личность Влодова она была в каком-то смысле гипнотической, и конечно, его присутствия очень не хватает его стихам, хотя, конечно, они существуют и помимо него.
Что касается того, что происходит сейчас…ну, ч то происходит сейчас? Наверное, просто естественный процесс, такой колебательный, по отношению ко всякому явлению, чуть более, чуть менее. В данный конкретный момент. Но, тем не менее, такое явление, как Юрий Влодов существует. И, видимо, все-таки, никакие старания сторонних людей, которые заинтересованы в том, чтобы это сгладить, вычеркнуть, они уже, видимо, ни к чему не приведут.
Просто…Ну, как вам сказать…сейчас какой-то происходит уход от…хотя сейчас вроде бы идет обратный процесс, в сторону традиционного стиха. Потому что сейчас совсем молодые люди пишут уже рифмованным стихом, но иногда это имеет всякие парадоксально-пародийные проявления, например там, Вера Полозкова. Все теперь ей подражают, все, от нуля до 17 лет
Антонина Ростова. Да, есть такая тенденция.
Анна Гедымин. От 17 и старше, они, наоборот пишут нерифмованным стихом. Ну, это же вот как мода, как мини-юбки или наоборот, макси-юбки.
Мне все время хочется сказать о Влодове, как о поэте. И если можно, я сейчас это сделаю. Очень коротко и очень мало.
Антонина Ростова. Конечно.
Анна Гедымин. Ну, действительно, это был первый пишущий человек, которого я видела в своей жизни. И мне, конечно, очень трудно. Ну а потом, всю оставшуюся жизнь мы относительно друг друга, подле друг друга существовали. Причем, у нас существовали какие-то, очень сильные расхождения. Я в свои 17 лет твердо знала, что булочки воровать нехорошо, а Влодов, если бы не воровал булочки, то умер бы от голода.
Вот у нас такой конфликт…или как впоследствии, когда он начал писать так активно свою книгу «Люди и боги», я значит, решила, что… сказала ему, что за всю историю своего существования человечество придумало одну-единственную красивую легенду и совсем необязательно ее сейчас брать и переосмысливать. И совсем низводить в траху любовному. Но закончился наш конфликт совсем поздно, незадолго до Юриной смерти, когда я фактически приехала с ним прощаться. И я поняла, что всё это неважно. Никаких конфликтов не бывает, а бывают просто люди, личность, и вот она сейчас есть, а через 5 минут ее не будет, поэтому нужно ее изо всех сил любить, беречь и не терять. Вот.
Что касается стихов, то буквально два слова. На общем фоне того, что происходит сейчас, особенно очевиден масштаб Влодова. Дело в том, что если кто-нибудь из вас читает сейчас толстые журналы и в курсе каких-либо дискуссий там, то например сейчас, на полном серьезе люди грамотные пишущие стихи, говорят: «Ну как можно писать стихи в рифму? Рифма – это же так трудно. Это так мешает». Значит, совсем пигмеи добрались до писанины, им трудно в рифму.
Значит, насчет рифмы. Влодов не просто мог говорить стихами, но, будучи человеком картавым, он мог написать целое творчество без буквы «р», чтобы выступать и не привлекать внимание своей картавостью. Для него вообще не существовало проблемы говорить в рифму. И рифма была полновесная. Или, наоборот, если ему хотелось с ассонансами там, то ассонансы. Вопросов техники для него не было вообще. Что должно быть обязательно, чтобы в принципе говорить о том, что человек поэт. А до этого момента говорить о том, что человек поэт, не имеете смысла.
Ну что касается всего остального…ну да. Он традиционен в своей технике, в своей манере, вот, но, самое удивительное…да теперь, диссидент. Да, это мы говорили о технике. Теперь диссидент. Конечно, никаким диссидентом в том политическом смысле, в каком мы имеем ввиду, Влодов не был. Его диссидентство заключалось во всей его жизни. Потому что всей своей жизнью, всем своим творчеством, он пародировал Советскую власть. Например, она запрещала там быть тунеядцем, он нигде в жизни никогда не работал. Она запрещала существовать без документов, он потерял на моих глазах всё, у него была там, какая-то, замороченного вида карточка, на которой было что-то такое написано… И вот в таком виде он скитался, не имея квартиры, работы, вообще ничего не имея. По сути, вся его жизнь была такая насмешка, издевательство над всей этой системой. Но при этом он мог явиться к какому-нибудь важному графоману, который возжелал сделаться членом Союза писателей, завалиться к нему, значит, ноги на стол, и чтобы тот ему подавал всякие яства. Он мог ему за ночь написать поэму, по которому того примут в Союз пистаелей и вот над ним издеваться. Потом еще его куда-то там послать, а тот будет звонить мне и говорить: «Могли бы Вы сделать так, чтобы Юрий Александрович меня простил?»
Понимаете, это ведь всё фарс какой-то безграничный, может быть, даже и трагифарс, потому что жизнь у него действительно была полна всяких лишений.
Я, с вашего позволения хочу закончить свою речь коротенькой цитатой не из этой книжки. У Юрия Влодова есть совершенно гениальная «Лагерная баллада», это о Мандельштаме. Ну, она разная там…Такой-то вор там, такой-то… авторитетный… Это фактически пьеса. А кончается она очень пронзительным эпилогом. И вот мне кажется, что вот эту лирическая мощь, которая в этом эпилоге присутствует, эту краску, нам стоит добавить в наш вечер (читает):

Где тени мертвых бродят не дыша,
Где вьюга воет лагерной сиреной,
Гори, гори, одна во всей Вселенной,
Незрячая, молочная душа.

Где говорят, земля смешалась с небом,
Где ни ходьба негожи, ни езда,
Над ледяным, закостенелым снегом,
Гори-гори, младенчества звезда!

Спасибо!
Аплодисменты.
Хронометраж от34.22. до 44.45.

Людмила Осокина. (Анне Гедымин) Спасибо, Аня!
Я вчера заходила в Союз писателей Москвы, ну, там, оплатить взносы и в ЦДЛ мне надо было зайти, и встретила там Евгения Юрьевича Сидорова, который является нашим Первым секретарем, Союза писателей Москвы. Я – член этого Союза, и, кстати, незадолго до смерти Влодов тоже туда вступил. Естественно, не он сам, он сам ничего не делал, а его, так сказать, «вступили», на всякий случай, заодно. Рекомендацию написала Татьяна Кузовлева. Вот, всего полгода он потом в этом Союзе был. Как раз была на выходе книга «На семи холмах», тоже удалось издать в очень «страшном», я бы сказала, месте, для поэта бездомного, для поэта-диссидента, что я даже не знаю, каким чудом это произошло. Это издательская программа Правительства Москвы. Это как бы Россия с ним таким вот образом рассчиталась за всё.
Смех в зале.
Это чудо. Причем, ему гонорар даже заплатили и долго мы очень ждали, 4 года, этот вот сборник и перед смертью он, все-таки вышел, и Влодов успел посмотреть эту книгу.
Эту книгу я подарила Евгению Юрьевичу, и вот он обратил, в первую очередь, внимание на стихотворение… а здесь стихи из разных книг, то есть, мне удалось спасти здесь и его военную книгу, основной костяк, и историческую книгу, лирику его, стихи о творчестве. Единственное, что «Люди и боги» сюда не попали, потому что этот раздел запретили, вся книга проходила цензуру, как ни странно и только некоторое количество удалось раскидать по разным разделам, а этот цикл зарубили. Почему, собственно, эту книгу(«Люди и боги») надо было потом издавать. Вот такая ситуация. Ну, так вот.
Там стоит стихотворение «Памяти маршала Жукова», так было раньше, сейчас оно называется просто «Жуков». Мне-то оно лично не особо нравится, но почему-то другим да…Оно было написано очень давно, то ли в 1966 году, то ли еще когда…в виде полемики со стихотворением Бродского. Оно и привлекло внимание Сидорова, и вот он написал о нем такой отзыв. У него недавно вышла книга, причем, я эту книгу купила, (она лежит вот здесь в ЦДЛ), «Записки из-под полы». И я искала там…То есть, он раньше этот отзыв написал, высказался по поводу этого стихотворения. Одну фразу я запомнила и, кстати, во-многих статьях ее цитирую. Это фраза о том, что это очень хорошее стихотворение, ничуть не хуже одноименного стихотворения Бродского, и даже сильнее гораздо. И Евгений Юрьевич вставил это отзыв в свою новую книгу. Я говорю: я не нашла, где это? И вот он мне вчера показал, где, на 151-й странице. И сказал, чтобы я зачитала этот фрагмент на вечере. Вот сейчас я его зачитаю.

«Поздно, только что, близко, в лоб столкнулся со стихами Юрия Влодова. не известными диссидентскими афоризмами из подполья хорош он. А стиховой отвагой, как вот в этом портрете маршала Жукова на фоне поверженного Берлина:

Хмелеет в припадке величья
От славы глухой и немой,
И шея лиловая, бычья
Надрезана белой каймой!

В гранитные латы его бы!
Что в камне остыл, пообвык!
Хмельной похититель Европы
Славянский распаренный бык!

Поступь стиха напоминает лермонтовский «воздушный корабль», тут же след знаменитого античного мифа. Но какая своя, влодовская живопись, каков образ русского беспощадного Бонапарта, в котором сквозь крестьянскую плоть вдруг оживают дух гулевого боярства и тучная нерассуждающая стать истории! Хорош,. Ничего не скажешь. И как бы ответ вровень известному стихотворению И. Бродского».

Людмила Осокина. Вот такой вот он написал отзыв, за что ему, конечно же, большое спасибо!
Голос из зала. А вы не могли бы его прочитать?
Людмила Осокина. «Жукова»?
Антонина Ростова. Ну, давай…
Людмила Осокина. Вот он, в принципе, «Жуков»-то… Я и прочитала часть из этого… (обращаясь к залу), может, если кто будет выступать и захочет его читать? Или как?.. У кого-то есть в планах у выступающих, читать?
В зале молчание.
Людмила Осокина. Ну ладно. (открывает книгу и начинает читать).

ЖУКОВ

В паучьих руинах Берлина
Гармоника душеньку пьет.
И снайпер Василий Калина
Чечетку заливисто бьет.

Суворовский марш барабанный
Крошит мировую зарю!
И ветер портяночный, банный
Щекочет Европе ноздрю!

Средь редких винтовочных стуков
С российской натугой в лице,
Нафабренный выбритый Жуков
На белом идет жеребце!

При маршальском чине убогом
Он прост, как любой генерал!
Он чист перед Господом Богом!
Он сам, как Всевышний карал!

В нем дух гулевого боярства!
Истории тучная стать!
Он волен создать государства,
И каменным идолом стать!

А куцый, вертлявый союзник,
Коль смаху, по-русски прижать,
Подтянет казенный подгузник,
Чтоб легче к Ла-Маншу бежать!

И тот, в окружении башен,
В своем допотопном Кремле
Не так уж всесилен и страшен
На этой победной золе!..

В паучьих руинах Берлина –
Коль вышел такой тарарам –
Хлебнула душа славянина
Солдатских бездонных сто грамм!

Хмелеет в припадке величья
От славы глухой и немой,
И шея лиловая, бычья
Надрезана белой каймой!

В гранитные латы его бы!
Что в камне остыл, пообвык!
Хмельной похититель Европы
Славянский распаренный бык!

Людмила Осокина. Вот такое стихотворение.
Аплодисменты.
Людмила Осокина. Я хотела бы пригласить к микрофону….(обращаясь к Кувалдину) Юрий Александрович, будете?
Тот кивает.
Людмила Осокина. …Юрия Александровича Кувалдина, который напечатал в своем журнале «Наша улица» огромное количество материалов Юрия Влодова и также материалов о нем. Большое ему за это спасибо!
Юрий Кувалдин. Это своеобразный подвиг, конечно, Людмилы Осокиной. Потому что, нас судьба свела, в-общем-то…Где-то 7 номеров подряд мы давали материалы по Влодову.
Людмила Осокина. Да-да.
Юрий Кувалдин. Естественно, и стихи самого Юрия Влодова. Юрий Влодов – поэт мятущийся, поэт спорящий, поэт, не соглашающийся даже с Господом.
Я немножко иначе хотел построить выступление, но тут так пошло, такая тональность… Хочу вот представить книгу писательницы Маргариты Прошиной, в которой…и подарить сегодня Людочке…
Подает книгу Людмиле Осокиной.
Людмила Осокина. Спасибо.

Юрий Кувалдин. По бумажкам я не читаю, но на сей раз так перестроился, что хочу прочитать одно стихотворение, которое меня очень тронуло.

Скажу еще пару слов по поводу богоборчества Влодова. Он родился в стране, которая уничтожила интеллигенцию, в стране, которая уничтожила церковь, в стране, которая не разрешала говорить без ГлавЛита. И он шел против течения. В высших учебных заведениях научный атеизм даже сдавали государственным экзаменом. И в то время Влодов совершено свободно, искренне, это писал, как он понимал это, а поэты должны только так и понимать. Говорили же : у него свой путь. Твардовский говорит: «Путь поэта – это путь к себе!». Также и Влодов шел к себе.
Ну, меня в нем привлекает, конечно же, лирическая нота.

Вот, позволю себе небольшое стихотворение, которое, в сущности выражает как бы образ самого Влодова-человека и Влодова-поэта. Итак, Юрий Влодов.

* * *

Брел оборванец по земле
В кругу семи ветров,
Он смачно грелся на золе
Притоптанных костров.

Любил он, глядя на дымок,
Ладоши потирать,
И ничего уже не мог
Он больше потерять.

Господь и царь ? из сердца вон…
Любимых ? черт побрал!..
И над золой склонялся он,
И как дитя смеялся он, ?
Ладоши потирал…

Аплодисменты.

Юрий Кувалдин. Вот, я думаю о «Люди и боги», (обращаясь к Людмиле Осокиной) Вы видели, написал вчера, вот именно вот эту мятущуюся душу, то, что он, как отщепенец, говоря словами Мандельштама. «Отщепенец в народной семье».
(обращаясь к кому-то в зал) Вот вы задали вопрос достаточно интересный и любопытный. Как можно говорить о человеке, которого не знаешь? Как можно обсуждать стихи, которых нет? Но они есть! А меня всегда смущают, (когда говорят) даже в наше время: вот раньше были поэты, писатели, сейчас – нет. Я совершенно противоположной точки зрения. В наше время – совершенно гениальные поэты, совершено гениальные писатели. Они не скрыты, они не вышли еще.
Ну, уж закончу так, как говорил Чехов: «Писатель, поэт, получает признание или непризнание только тогда, когда книга закрыта». И крышка гроба закрыта! Вот тогда только и наступает жизнь поэта… И то… это хорошо…А чтобы вечно, а мы млечны. Надо…
…Человек есть лишь вместилище слова, пустой сосуд. Андрей Синявский сказал очень верно: «Пустой сосуд, который берет из метафизики Слово, перерабатывает и выдает свое». И в землю.
Ведь Влодов – не умер. Влодов-то… на полку нужно ставить…
Стремления пишущего человека не среди людей… Это Алле Пугачевой нужны колбаса, мерседес, розы…Поэту не нужно этого.
Голос из зала. Ну, колбасу, может и не нужно, но признание…Очень нужно…
Юрий Кувалдин (раздраженно). Да, не нужно ему и признание. Всех, кого признали в Советском Союзе, их нет в литературе. За редким исключением. В полемику не вступаю, по неготовности.
Аплодисменты.
Людмила Осокина. Так… Саша (обращаясь к Никитушкину в зал)
Антонина Ростова. Я, кстати, могу добавить.
Людмила Осокина. Да, давай, пока Саша готовится..
Антонина Ростова. Сейчас просто прозвучала такая фраза, что Влодов не умер. И мне вспомнилось, что за год, наверное, до его ухода, ну, наверное, были какие-то предчувствия…Он мне говорил: «Ну, знаешь, я бы хотел закончить свою жизнь не на больничной койке (как на самом деле потом случилось),а я бы хотел сесть в какую-то осенне-зимнюю электричку и уехать куда-то далеко-далеко…без документов, чтобы никто меня не узнал…и где-то там, далеко-далеко, ну, куда уж там смогу доехать, да…и там как-то уснуть и так далее…И таким вот образом уйти от всего. Творчество останется, а я уйду и растворюсь где-то там, в вечности и никто меня потом не узнает, окажусь я потом каким-то неизвестным на неизвестной станции бомжом». Такая вот у него была, значит, задумка. Это по поводу того, что он остался жив.

Людмила Осокина. А сейчас мы сделаем музыкальную паузу, к сожалению, не на стихи Влодова, а свою песню на стихи Есенина (Саша исполнит), чтобы немножечко передохнуть. (обращаясь к Никитушкину) Как – «Снежная замять»? Да? (в зал).

Александр Никитушкин – бард и поэт из Тулы.

Александр Никитушкин исполняет песню.

Людмила Осокина. Я приглашаю к микрофону Бориса Виленского, свидетеля жизни Юрия Влодова, еще во годы оны…они встречались.
Борис Виленский. Вот сейчас звучали стихи Юрия Влодова и я до сих пор слышу его голос, его интонации и… Я не могу сказать, что Влодов мне близкий поэт, но я всегда в нем ценил очень мощную энергетику и когда говорили о том, что Влодов занимается богохульством, тут я не согласен. Потому что он занимается поисками Бога. Может быть, он его не нашел, потому что, кто его знает…Человек не всё говорит, что у него на душе, есть вещи, которые остаются за кадром.
Опять же, нельзя его считать диссидентом, потому что есть такое понятие «внутренняя эмиграция», и в те глухие времена мы находились во внутренней эмиграции. И, должен сказать, что сейчас эта эмиграция еще значительно хуже, чем была тогда. Потому что сейчас я читаю очень много из молодых поэтов, выпускников Литинститута, очень анемичная поэзия, такое ощущение, что они не знают русского языка. Влодов великолепно знал русский язык, он его чувствовал, например, вот в таком четверостишии:

«Да, были Ожеговы, Дали,
Россия оными горда!
Но словари в гробу видели
В те рукопашные года!»

Мне он был интересен как человек, как личность, так как я тогда интересовался психологией. И мы с ним, бывало, спорили. Он очень часто как-то провоцировал меня, проверял на вшивость, говорил: «А вот хочешь, я дам большую подборку твою, давай 300 рублей!» Я говорю: «Юра! Я хочу, чтобы мои стихи печатали не за деньги, а за мои стихи». Всё. И Юра сразу как-то ушел в тень. Он понял, что меня, в-общем-то, не купишь. И мы с ним продолжали общаться, очень нормально, хорошо друг друга понимали. Я даже записывал его на магнитофон. Мне, правда, стоит большого труда, чтобы отыскать это. Когда я только отыщу эту запись, я вот Людмиле передам, потому что я считаю, это, все-таки, достояние литературы.
И вот я хотел прочитать одно стихотворение. Хочу сказать насчет картавости Влодова. Несмотря на свою картавость, Влодов великолепно читал стихи, используя свою могучую энергетику, используя великий могучий русский язык. В то время как Бродскому я бы вообще запретил читать свои стихи, потому что даже самые лучшие стихи он мог испортить своим чтением, совершенно невнятным, лямурным.
Голос из зала. Вы бы запрещали, когда он жив был!
Борис Виленский. Я и тогда это говорил, но вряд ли он меня мог услышать.
Антонина Ростова (объясняя кому-то в зале). Декламировать, имеется ввиду…
Борис Виленский (читает стих Влодова «Гомер, Природа, Бетховен и Автор»)

* * *

Гомер - незряч. От жизни отлучен.
И потому Христа провидит он.
Он только написать его не смеет
(Быть может и захочет - не сумеет)…
Христос на раны круто сыплет соль,
Черны речей подземные ключи,
Вокруг него растет из боли боль,
И в страхе суетятся палачи.

Бетховен, так сказать, безбожно глух! –
А потому имеет высший слух!
И он импровизирует Христа…
Журчат речей арычные ключи…
Душа Христа ? расхристанно проста,
И от души смеются палачи…

Слепа, глуха, но дерзостна Природа! -
«Пришелец тот был неземного рода!
Не зря трещали сполохи в ночи!..
Всё было, есть и будет -под вопросом!..
Но знайте: под мистическим гипнозом
Бессмертный крест вбивали палачи!..»

А где же автор? -что добавит он?..
…Родился я и погрузился в сон…
Я был своим рожденьем изнурен и усыплен…
Судьбы моей орбита мерцала, как молочная река…
Но видел я - сквозь веки - сквозь века -
Тебя, иконописная доска! -
Безвольное лицо гермофродита
С отметиной проказной у виска…
И он предостерег меня перстом!..
И понял!.. Но это все -потом…

Борис Виленский. Спасибо.
Людмила Осокина. Спасибо.